Даочжан не ответил. Его молчание царапало, кусало, как свора надоедливых блох. Сюэ Ян фыркнул и отвернулся. Стоило, впрочем, признать, что он согласился бы провести вот так — в компании блох и даочжана — всю оставшуюся жизнь. Казалось, будто последние десять лет он жил в гнилостном душном погребе, а теперь его вдруг выпустили на волю — вот в этот сухой холодный лес, где можно было наконец дышать (c)